В издательстве «Царское слово» готовится к выпуску очередная книга Виктора Романцова «Дела давно минувших дней». В предисловии к ней Виктор Дмитриевич пишет: «Конец 20-х и все 30-е годы прошлого столетия вошли в историю нашей страны как время масштабных репрессий против собственного народа, охватившее все регионы страны и все слои общества».

Немалое место в книге отведено воспоминаниям Анатолия Улискова. В нескольких номерах «ЗВ» мы поместим фрагменты воспоминаний Анатолия Филипповича.

Спецпереселенцы

«Летом 1931 и 1932 годов в Бомнак пароходами, под конвоем, привезли раскулаченных и высланных из Украины и Белоруссии несколько десятков семей. Почти все они были перенаправлены на прииск Николаевский и лишь пять-шесть семей оставили в Бомнаке на базе «Союззолото». Но жить людям было негде, и они несколько недель ютились на берегу Зеи. Потом их сумели разместить (по две-три семьи) в небольших домиках.

Первое время спецпереселенцы (как их называли) сторонились местных жителей. Но ещё больше сторонились их сами местные. Определения «раскулаченные» и «выселенцы» утверждали низшее положение этих людей среди местного населения. К тому же местные привыкли жить тихо, уединённо и чувствовать себя хозяевами на своих таёжных просторах. А тут приехала орава каких-то «выселенцев». Это тревожило и вызывало недовольство.

Мы, ребятишки, с любопытством разглядывали приезжих, прислушивались к их разговорам. Их язык нам казался странным и неправильным. Они говорили «стёжка» вместо «тропа», «почекать» вместо «подождать», «дробный» вместо «мелкий»… И много ещё слов говорилось не по-нашему. Мы открыто смеялись и дразнили их, пытались диктовать свои порядки, свой говор, свои правила быта. И, удивительно, они не гнали нас, не возмущались и не колотили за насмешки, а чувствовали себя как бы виноватыми.

Взрослые были угнетены своим положением: женщины горевали и часто их можно было видеть плачущими; мужчины ходили угрюмыми; ребятишки жались к родителям и были невесёлыми.

Так как основная масса переселенцев разместилась на прииске Николаевском, то там же находился и их «верховный управляющий» – комендант. Изредка он приезжал в Бомнак – проверить своих подопечных. Это был мужчина невысокого роста в полувоенной одежде и фуражке, опоясанный ремнями, с наганом и полевой сумкой. Мы тоже его побаивались.

Каких-то нарушений порядка среди бомнакских спецпоселенцев не было. Вели они себя покорно и тихо, питались неважно, получая небольшой паёк. Охотничьего оружия иметь им не разрешалось, рыбацких принадлежностей тоже не было, да и рыбачить-то они не умели. Поэтому летом усиленно собирали ягоду и грибы.

Как-то в конце лета мы, ребятня, пошли на своё излюбленное место в заросли черёмухи и поразились, увидев почти сплошь срубленные и поваленные черёмуховые деревья. Кто-то собирал ягоду таким варварским способом. Поскольку главный урожай всегда был на верхних ветках, то местные всегда брали с собой верёвку, которую набрасывали на ветки, притягивали их к себе и собирали ягоду. Мы хорошо это знали и привыкли бережно относиться к лесу, а потому сразу же решили, что это – дело рук переселенцев. Чувствовалось, что кто-то не просто собирал черёмуху с высоких деревьев, а зло и мстительно рубил «чужое». Но это, пожалуй, был единственный случай, когда явно чувствовалась месть за своё униженное положение.

В первый же год нашего пребывания в Бомнаке был построен интернат для детей эвенков, потом – клуб. Затем началось строительство большого здания для конторы райинтегралсоюза. Там же размещались отделения госбанка и почты, сберкасса, находилась одна квартира. Намечалось строительство дома охотоведа, пекарни с хлебным магазином и квартирой, бани с прачечной, нового склада, жилого дома. Через райком партии и райисполком мой отец решил вопрос о создании бригады плотников. Для этого были привлечены спецпереселенцы, которые находились на прииске Николаевском. Бригада была создана, и скоро в Бомнак приехали бригадир Назаров с женой и сыном Васькой (моим ровесником), Гуронок с женой и Малиновский с женой и тремя малолетними детьми. Сначала плотники построили барак на окраине посёлка. В одной половине разместились три эти семьи, а во второй – столярная мастерская. После этого приступили к строительству других объектов.

Время лечило душевные болезни, и постепенно взаимоотношения местных жителей со спецпереселенцами стали налаживаться. А школа и совместная учёба быстро сблизила ребят. Я часто стал бывать в бараке в гостях у Васьки Назарова, особенно зимой, когда морозы загоняли в тепло.

Плохо жилось обитателям этого барака. Но меня что-то тянуло туда. Шёл я не только для того, чтобы встретиться с Васькой. Мне было интересно наблюдать за всем, что было там, за людьми, живущими очень тяжело, но доброжелательно относившимся к нам и друг к другу. Я им больше чем сочувствовал.

С одного угла барака был вход, но сделан не с улицы, а из столярки. Это спасало от холода. Справа, в углу, располагалась семья Назаровых: нары на троих, стол, сколоченный из досок, две небольшие скамейки у стола. На стене две-три полочки для посуды. Вот и весь «интерьер». У двери располагался большой сундук – это был комод и шкаф. На этом сундуке я всегда усаживался, когда приходил к Ваське.

Напротив Назаровых, в другом углу, размещались Гуронки – тоже трое и с такой же мебелью, в третьем – семья Малиновских. Их было пятеро, но мебель точно такая же.

Всё в бараке было сделано хотя добротно и прочно, но с подчёркнутой простотой и грубостью. А ведь все они были отличные столяры. Думаю, что, учитывая своё социальное положение, они не хотели делать лучше.

Эти три «квартиры» отделялись друг от друга ширмами, натянутыми на проволоку. На день они обычно раздвигались.

Посреди барака стояла большая металлическая печь. Она обогревала помещение, и на ней же готовили, грели воду, кипятили бельё все три семейства.

Позднее, летом 1935 года, когда мы уехали из Бомнака, бригаду плотников расформировали. Назарова и Гуронка вернули на прииск Николаевский. Малиновского за что-то арестовали и увезли в лагеря, а семью отправили на Гулик, где был создан колхоз из таких же спецпереселенцев.

Когда началась война, спецпереселенческих парней призывного возраста призвали в армию, правда на полгода-год позже нас. Многие из них погибли в боях, а двоих-троих я встречал в Зее уже после войны. Среди них был мой хороший товарищ Антон Кушнир. Он в 1944 году окончил курсы политсостава в Хабаровске и служил комиссаром батальона. Вступил в партию, но после демобилизации в 1946 году в Зее его исключили из рядов КПСС, и вскоре он умер».

Главы из книги читал Григорий Филатов.

(Продолжение следует).