Ближе и понятнее

Рассказы Николая Абоимова вызывают неизменный интерес наших читателей. В коротких зарисовках – повествование о тех, с кем встречался автор: оленеводах и охотниках, незаметных и скромных обычных людях.

Автор очень точно подмечает особенности каждого персонажа и верными штрихами передаёт их характер, привычки. По-доброму, с юмором рассказывает он о смешных ситуациях, в которых оказываются его герои.

Большое внимание Николай Иосифович уделяет описанию предметов быта кочевых народов, подробно рассказывает не только об их предназначении, но и способах изготовления, материале. В общем, его зарисовки несут существенную этнографическую нагрузку, а потому жизнь и быт охотников и оленеводов для нас, читателей, становится ближе и понятнее.

Мы рассчитываем, что наша многолетняя дружба с талантливым автором продолжится, и читатели ещё не раз увидят его имя на страницах нашей газеты.

Выпуск подготовил Григорий Филатов.

Николай Абоимов:

Урок зимней рыбалки

Мой сосед, Юрий Алексеевич Томозов, – заядлый рыбак. Он часто подкидывает мне свежих щук. Особенно он любит зимнюю рыбалку на “махалку”. Как-то он настойчиво упросил меня пойти с ним, обещая научить меня этому азартному способу. Я ловить любил сетками, а “махалку” в руках ни разу не держал. Лексеич обещал всё устроить: и пешню, и снасть.

Пришли, продолбили лунки. Взял я короткую удочку с крабиком на конце лески и, поглядывая, как делает Лексеич, повторяя его нехитрые манипуляции вверх-вниз, стал дожидаться удачи. Лексеич поймал первую, вторую, третью. Я замахал поинтенсивней, но по-прежнему без результата.

“Иди на моё место. Здесь, видать, у щуки ход”, – сказал мой напарник, и мы поменялись местами.

Я снова, глядя за движениями его рук, старался точно копировать. Бесполезно. А Лексеич вытащил еще четыре щуки уже из моей лунки. Потом он подошел ко мне и, вручая свою “махалку”, на которую натаскал щук, сказал: “Вот эта самая уловистая с желтым крабом из бронзы. На нее ты поймаешь”. Но я уже почему-то в это не верил и неуверенно задергал ее вверх-вниз, вверх-вниз.

“Есть подход. Щука ударила по крабу”, – радостно сообщал сосед и через несколько секунд ловко выбрасывал очередную добычу на лёд.

В этот мой первый поход на зимнюю рыбалку на “махалку” я чудом вытащил одну щуку, а Лексеич одиннадцать. Вы можете мне не поверить, но это сущая правда.

С тех пор я полюбил зимнюю рыбалку. С теплом в душе вспоминаю Лексеича, моего замечательного соседа, и с улыбкой – именно этот случай.

Индус

Я всю жизнь живу с собаками. И в поселке, и на охоте в тайге наблюдаю за ними. Хорошо знаю их умственные способности. Но этот случай, рассказанный когда-то давно Николаем Антоновичем Венглинским, не давал мне покоя. Мне хотелось поделиться им с людьми. Недавно я ему перезвонил и уточнил некоторые детали. Вот что он рассказал.

“Это было в середине пятидесятых годов прошлого столетия. Мы жили на севере Зейского района Амурской области, в поселке Николаевске. Отец наш работал приемщиком пушнины и однажды, съездив в Бомнак, привез оттуда годовалого кобеля. Крупного и очень красивого. “Его зовут Индус, он наполовину лайка, наполовину овчарка. Подойдите к нему и дайте себя обнюхать. Он с вами познакомится и трогать не будет”, – сказал отец. И, действительно, с нами, детьми, он сразу сдружился и с удовольствием играл. А позже, когда я с чужими ребятами затевали борьбу, и если кто-то оказывался на мне, то Индус стаскивал его, всячески способствуя моей победе.

В это время я пристрастился к охоте на уток, и тут Индус мне тоже помогал. Он, как и я, прижавшись к земле, ползком подбирался к ним ближе, после выстрела смело кидался в воду, находил и приносил добычу.

По роду работы, связанной с поездками в тайгу к эвенкам, отец держал четырех рабочих оленей. Они были по-настоящему домашними. Мы их подкармливали хлебом, картошкой, овсом. Олени, как и корова, ели сено. Еще мы их отводили в тайгу, за поселок, и отпускали, чтобы они могли покормиться и своим любимым лакомством – ягелем и мхом с деревьев. Отец каким-то образом приучил Индуса искать наших оленей в тайге и пригонять домой. Я хорошо помню: он давал Индусу понюхать оленью упряжь и говорил: “Индус, иди ищи”. Пес выполнял команду, находил их и пригонял. Они его не боялись, а вот на остальных собак смотрели с опаской. А собаки смотрели с опаской на Индуса, потому что пёс своих оленей защищал.

Хорошо знал он и своих кур, а вот чужих гонял со двора без жалости, а поймав, мог придушить”.

Вот такую историю рассказал Николай. Я и сам, живя в Уральской области, встречал в казахском ауле дворняжку, которая все лето уходила со своими овечками и коровами на целый день в степь, охраняла их и ловила сусликов. Но чтобы искать и пригонять оленей из тайги в поселок к дому хозяина – по-моему, это высший пилотаж.

Забракованный

Бомнак – таежный поселок охотников и оленеводов. Одна из достопримечательностей таких поселков – собаки. Иногда, когда проходят собачьи свадьбы, их в поселке кажется больше, чем людей.

Рядом с моим домом жил Сидор Егорович Романов, и у него был пес Керенас. Красивый, чисто-белого окраса. За этот цвет он и получил кличку. С эвенкийского “керенас” переводится как горностай.

Я заметил, что пес домашний, хозяин его в тайгу не берет. Как-то спросил Сидора Егоровича об этом. Он ответил: “Керенасу уже три года. Брал его с собой много раз – толку нет. В тайге – он глупый”.

Через какое-то время Керенас исчез. Я поинтересовался у хозяина: “Куда он делся?”. Сидор Егорович ответил: “Николай Трифонов попросил его себе. У него собака пропала. Он пастух с Токского стада”.

Прошел еще год. Я устроился работать пастухом в это стадо. И судьба меня снова свела с Керенасом. Пёс, как и все собаки в стаде, сидел на привязи. Но вот в конце октября выпал первый снег, и все пастухи, радостные и возбужденные, привязав собак к седовым оленям, разъехались соболевать. Николайкан тоже уехал с Керенасом.

Вечером, когда все вернулись, я пошел к Николайкану в палатку. Зная, что когда-то его пёс, как охотник, был забракован, я спросил: “Керенас твой идёт за соболем?”. Николайкан молча протянул руку в угол палатки и, подтянув к себе одну из сумин, вытащил из нее одного за другим четыре соболя. В этот вечер мой мозг сверлила мысль: “Вот тебе и Керенас. Вот тебе и забракованный”.

Часто так бывает и среди людей. Не раскрыв полностью качества человека, не найдя должного подхода, мы его отодвигаем в сторону.

Вот она – любовь

В 1978 году в наших краях работала лесоустроительная экспедиция. В верховьях реки Зеи поставили лагеря в четырех местах. Зная, что обустраивают их хорошими избушками, я решил летом посмотреть эти места, чтобы зимой использовать для охотничьего промысла.

Попросил в августе знакомого летнаба, и он забросил меня на вертолете в самую верхнюю, в устье Оконона. С этого места на резиновой лодке я и пустился в свое предприятие. Течение Зеи несло меня вниз быстро, и я за день осмотрел таборы лесоустроителей на Итимде и Тампальгине, к вечеру добрался до Джугарминского. Здесь моё внимание привлек бродивший по лагерю олень. По внешнему виду ему было года четыре. Шея, спина, живот были в заживающих ранах. Я сразу понял, от чего они. Это были следы чесотки – болезни, свирепствующей в то время в наших краях. От нее погибли сотни домашних оленей.

На таборе были таксатор и его жена, по совместительству повариха. Зная, что в экспедиции работает каюр на оленях, я спросил: “Олень каюрский?”. “Нет. Он появился в мае, на второй день, как мы сюда забросились. Пришел чуть живой, весь в коростах”, – ответил таксатор. “А почему с оленями не ушёл?” – допытывался я. Ответила жена: “А он почти ходить не мог. Мы думали, он помрёт. Я его взялась лечить, ободрала все корки, покрывающие тело. Оно стало похоже на кровавое месиво. Лечили тем, что было в аптечке, примочки теплые делала, а с первым вертолетом заказали мазь, присыпку и другие лекарства. Пришлось сшить ему безрукавку с завязками, чтобы хоть как-то раны предохранить от грязи. А потом он от меня уже не отходил, даже к оленям каюрским”.

Утром я собрался отчаливать, и таксатор с женой тоже на резиновой лодке решили в заливе проверить сетку. Тронулись одновременно. Только я уплывал в гордом одиночестве, а за ними, спустившись в воду, плыл олень.

Медведь – зверь серьезный

Это случилось на сенокосе. Прошли дожди, и мы, совхозные сенокосчики, дожидались, когда солнце высушит накошенное сено. Было свободное время, и я решил поставить сетку на речке, что в пяти километрах от нас. Возвращался оттуда усталый. Свернул на табор одного из частников, чтобы передохнуть и чайку хлебнуть. На месте никого не оказалось. Со стола всё убрано в избушку, а та закрыта на замок. Можно было подумать, что хозяин уехал в посёлок, но с его покоса, что находился в двухстах метрах, раздались окрики то ли на собаку, то ли на лошадь, которые были с ним.

Я присел на лавку, снял резиновые сапоги, чтобы ноги хоть немного остыли и отдохнули, размотал портянки. Во рту было сухо, хотелось пить, но вода была спрятана в зимовье и к тому же под замком. Это выглядело странным для тайги, где никогда на зимовья не вешают замков. Подпёр обычным колышком, вот и вся охрана.

Рядом с лавкой после дождя образовалась подсыхающая лужа. Я встал и, поджав пальцы на ногах, на цыпочках прошёл, косолапя, по её краю, оставляя след, похожий на след молодого медведя. Подойдя к двери и еще раз взглянув с тоской на замок, решил шутить уже и дальше. Нашёл гвоздь и остриём на толе, которым была обшита снаружи дверь, сделал в трех местах по четыре царапины, похожие на медвежьи от когтей. Отдохнув еще минуты три, обулся и пошёл к своим.

Часа через два слышим с мужиками на таборе частника выстрелы. Пять раз отпалил. Подумали, косулю, наверное, подстрелил.

На следующий день утром я уже не пешком, а на мотоцикле поехал проверять сетку. Проезжая мимо частника, встретил его на дороге. Спросил: “В кого ты вчера стрелял?”.

“Ты представляешь! Вчера на телеге подъезжаю с покоса к табору. Кобыла упёрлась и пятится назад, чуть не в телегу лезет. Посмотрел, а огромный медвежара, пока меня не было, уже на таборе похозяйничал. Следы оставил 47-го размера. Дверь в избушке чуть не вырвал, толь на ней разорвал. Я только дверь в зимовье открыл, собака шмыг под нары, и вытащить ее оттуда не смог, вся дрожит”.

Тут я еще сдуру масла в огонь подлил, говорю: “Сейчас еду на мотоцикле, а медведь прямо передо мной дорогу переходит. Чуть в него не врезался. Вот страху натерпелся”.

Через час, проверив сетку, я возвращался. Навстречу мне, уже на телеге, попался частник.

“В Бомнак еду, надо взять напарника, одному несподручно стог ставить”. Я пожелал удачи и поехал в другую сторону.

Много лет прошло с тех пор. Мне стыдно за свою нелепую шутку. Сейчас я, конечно, так бы не поступил. Но что было, то было.