Рождество – время чудес. Уже больше двух тысяч лет люди с замиранием сердца ждут, когда в этот вечер на небе появятся звезды. Одна из них – Вифлеемская, та, что светила над колыбелью Христа и продолжает светить чудесным, тихим светом всем, кто распахнёт своё сердце Богу. Конечно, главное чудо наступающей ночи – это само Рождество. Но все-таки, наверное, каждый ждет чего-то для себя – знак, что Бог помнит его лично и заглянет именно к нему.

Рождественские чудеса не шумны и не суетливы. Они, как и всё, что свято, тихи, но глубоки и пронзительны. Это чудеса настоящие, ведь их цель – достучаться до человеческого сердца светлой вестью о том, что Спаситель пришёл в этот мир, что Он рядом. По-настоящему счастлив тот, кто с детства впитал вкус настоящего чуда, вкус жизни в ладонях любви Божией. Его не прельстят горделивые плоды человеческого творения. Его не постигнет разочарование развенчанного обмана, потому что чудо Божественное – вечно…  …Крупными хлопьями сыпал за окном пушистый январский снег. Семилетний Федька сидел на подоконнике детского дома и безучастно смотрел в окно, вытирая кулачком предательски хлюпающий носик. От заполнявших глаза слёз снежинки на промёрзшем стекле превращались в разноцветные радужки, и казалось, что ещё немного, и затихнет эта боль внутри, ещё немного, и ворвутся радостным вихрем внутрь серого детдомовского коридора миллионы маленьких радуг… И подхватят, и понесут его, несчастного и одинокого, туда, где когда-то давно они с бабушкой в этот день наряжали Рождественскую ёлку и ждали первую звезду – Вифлеемскую, ту самую, которая вспыхнула на небосклоне в тот миг, когда родился Спаситель. Где бабушка, усадив внука на теплые колени, рассказывала ему о далёкой стране, о пещере, об ангелах, впервые принесших радостную весть о спасении: «Слава в вышних Богу!». И лучше, и чудесней не было этих минут, когда он чувствовал на своей руке бабушкину шершавую от трудов ладонь. Родителей Федьки посадили сразу после его рождения – за то, что были верующими да отказались в колхоз вступать. Он помнит, как, втайне от соседей, бабушка его покрестила, втайне приучала к молитве. А однажды на Рождество на свой страх и риск бабушка взяла его с собой на богомолье: в стареньком, покосившемся от времени домике на краю села за наглухо занавешенными окнами полушёпотом служилась Божественная литургия. И сердобольный, всегда благодушный деревенский старик Михалыч (на вид по детским меркам лет ста, не меньше) вдруг оказался строгим и серьёзным отцом Сергием, батюшкой, с радостными лучиками в уголках сияющих глаз. Но о батюшке трёхлетнему Федьке приказали строго-настрого молчать, а то и его, и бабушку, и всех богомольцев, как мамку с папкой, – в лагеря. Федька до сих пор помнит запах просфор с мороза, тихое, полушёпотом «Ангелы с пастырьми славословят, волхвы же со звездою путешествуют» и тихую, сладкую радость внутри, какую-то особенную, как будто неземную… Казалось, ангелы рядышком и так спокойно и хорошо от их присутствия… В тот Рождественский вечер случилось чудо: домой передали коротенькую, в пять слов, записку от матери. Она смогла написать, что живая и очень его любит. Это была последняя весточка от мамы…

Крик дежурного, звавшего на ужин, оторвал Федьку от забытья, заставил вернуться в сегодняшнее утро, после которого такой болью сжимается сердце. Его лучшего друга Санька забрали на Рождество домой. Уходя, он поведал Федьке тайну, что, возможно, совсем скоро его заберут навсегда, и он станет не детдомовским, а домашним! И, поглощённый своим счастьем, Санёк вдруг добавил: «Жалко, что тебя не возьмут, ведь ты же…». С языка чуть не сорвалось запрещённое «горбун». Он вовремя прикусил язычок, но Федька понял всё. Горбун… Носить на спине свой маленький «рюкзачок» Федька привык давно, по крайней мере, как быть другим, он и не помнил. В детдоме его любили – за терпение и удивительно доброе сердечко. И под страхом наказания запретили ребятам произносить это страшное для него слово. И вот сегодня… Никому не нужный калека…

За окном сквозь морозный узор еле различались уцелевшие купола полуразрушенного небольшого храма через дорогу. Федька слышал (няньки болтали), что батюшка там, как и отец Сергий, тайно служит: советской власти не поминает, никого, кроме Бога, не боится. Потому и отбыл уже срок в лагерях, без ноги вернулся. Грозились ещё посадить, а храм закрыть. «Вот тоже ж – калека…», – вздохнул Федька и вдруг ясно увидел, как на миг вспыхнули золотом старенькие купола – показалось? И как будто ангелы запели – так отчётливо, так чисто! И тут, впервые за три года в детдоме, Федька, нарушая правила распорядка, что есть мочи кинулся к выходу. Без курточки, в домашних туфлях на босу ногу Федька бежал в храм. Он ничего не видел сквозь слипшиеся от слёз и снега ресницы, даже не думал – зачем, просто бежал – туда, к Спасителю, Который вот-вот родится и тогда… Тогда обязательно произойдёт какое-нибудь настоящее чудо, это же так просто!

Сколько он простоял на коленях перед иконой Божией Матери, опустив голову на обессилевшие ручки, Федька не помнит. Он помнит, как встретился взглядом, полным горя, с тихими глазами Богородицы, нежно держащей на коленях Богомладенца, каким понимающим и любящим был этот взгляд. Как у бабушки. Помнит, как молитвенное «Пречистая Матерь Божия, помоги» вдруг в сердечном порыве детских страданий превратилось в «Мамочка, поможешь?». Его подняли крепкие тёплые руки священника: «Ишь ты, касатик, такой маленький, а сколько, видать, горя-то горького хлебнуть успел». Батюшка вытер горячей ладонью Федькины глаза, ласково произнёс: «Сказано: «И отрёт Бог всякую слезу с очей их». Только приди к Нему со своей печалью, вот увидишь, чудо обязательно произойдёт. Ты только верь, что Господь всё может, веришь?». Федька кивнул. Он сидел рядом с батюшкой на скамейке, прижимаясь к его тёплому боку, маленькая Федькина ладонь доверчиво лежала в большой и мягкой ладони батюшки. От рясы пахло, как тогда, просфорами с мороза и ладаном. Он сбивчиво рассказывал батюшке про свою коротенькую жизнь – и про бабушку, и про отца Сергия, и про Санька.

«Сердечко у тебя светлое, с Богом ты, – сказал, ласково обнимая Федьку, священник, – а если с Богом, чего ж горевать? Никак не можешь ты с Богом быть одиноким. А рюкзачка своего не стесняйся, в нём Господь крылышки тебе приберёг, настанет время – и расправишь их. А пока терпи, касатик, да радуйся – не один ты». Слушал Федька – и почему-то не было больше горя, и даже обиды на Санька не было. И петь захотелось с ангелами Рождественское «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение!». И чувствовал, как непреодолимо наполняется его сердечко чем-то особенным, лёгким и светлым – чудесным: «Христос рождается, славьте!».

Лариса Федотова.