Ванюшка

Тридцать лет греют воспоминания о человеке, заменившем мне отца. Дед Ваня сидит на крыльце деревенского дома. Привычно из архаринской "Серповки" (газета "Серп и молот") вертит самокрутку. Натруженные, обветренные руки испещрены синими веревками вен. В серых выцветших глазах – хозяйская забота, как управиться с покосом, семьюдесятью сотками огорода, скотиной, чтобы зимой можно было отправить деревянные ящики-посылки, плотно набитые салом, детям в Киров, Ворошиловград, Тюмень.

На дедовской фуражке – застрявшие опилки, в порах съежившихся кирзовых сапог – июльская пыль сельского бездорожья. Сухенькую спину обнимает потертая спецовка, пропахшая смоляным духом свежей стружки. Впалые щеки покрыты седой пятидневной щетиной.

…В субботу дед гладко выбреется. Из-за рукомойника достанет помазок, стальной бритвенный станок – подарок детей, старенькую банку из-под сгущенки, в которой будет ополаскивать станок. В крошечную эмалированную миску настругает мыла, зальет кипятком, собьет пену помазком. Распарив лицо горячим полотенцем, начнет преображение. Через несколько минут деда не узнать, несмотря на глубокие морщины, он все такой же красивый, как на фотографии с бабушкой, где им нет еще двадцати…

В пятидесятые годы вместе с другими переселенцами многодетная семья деда перебралась с Брянщины в далекое дальневосточное село Касаткино. Сорок лет плотничал в сельской столярке. Рамы для школы, ворота для машинно-тракторной станции, загон для колхозной фермы, столы, стулья, полочки для односельчан. А самая лучшая доска из плотницких запасов шла на домовины колхозников Касаткино, Покровки, Журавлевки, Сагибово. Скольким землякам дед с любовью перестругал гробов? Пожалуй, всем, кто ушел раньше его.

Выходных у деда толком и не было: колхозный покос с гудящими оводами и палящим солнцем – обязателен для всех сельчан. А как иначе: зима длинная, коров на ферме кормить надо, план пятилетки по молоку и мясу правительством поставлен. Отпусков тоже не было, в это время дед пас сельское стадо. Работал за трудодни, потом за небольшую зарплату, а за спиной – пять ртов. Сколько помню, у деда всегда был страх перед голодом. Воспоминания о детстве на оккупированной фашистами Брянщине заставляли день и ночь трудиться, дети деда должны быть сыты.

Он ничего не рассказывал о войне. О том времени я только догадывалась, жаловаться было нельзя, все семьи хлебнули сполна. Младшие братья называли деда батей, а ведь ему во время войны было только одиннадцать. Семья лишилась кормильца, и дед заменил всем отца.

Изредка дед давал волю слезам. Слезам редким, но горьким, под бутылочку портвейна. И тогда я понимала – это память. А сейчас ко мне приходит осознание, что жила я у Христа за пазухой. Во всех смыслах.

Сегодня деда величали бы ребенком войны. Но он умер давно. Промантулив сорок лет в колхозе, на пенсии прожил всего лишь год. Спустя десять лет после смерти деда бабушка, глядя на развал страны, на то, как рушится все, ради чего они жили, скажет: "Хорошо, что Ванюшка всего этого не видит".

Юра

Как сегодня доживают свой век дети войны, ровесники моего деда, это другая история.

2021 год. Государство позаботилось о стариках, подарив к Дню Победы по тысяче рублей.

В Ватсап пришло сообщение моей приятельницы – в любой ситуации неунывающей Ларисы. После разговоров с ней у тебя откуда-то берутся жизненные силы. В этот раз я ее не узнала: голос был сдавленным и тусклым.

"Приезжаю с работы, захожу к деду, а у него на столе печенюшки, вафли, рулеты трех видов, батончики, крем какой-то непонятный, пара паштетов печеночных. Я говорю: "Боже мой, пап, откуда столько сладостей? Ты где все это взял?". "Вот пришли, мне подарок от Путина дали", – радуется отец и показывает бумажку.

Лариса смотрит на бумажку и понимает: это квитанция на ту самую тысячу рублей – подарок государства детям войны. Вручила их почтальон. И, как обычно в последние годы, принесла различные товары, предлагаемые почтой России. И напредлагала.

Дядя Юра – нездоров, ему сложно ориентироваться во времени и пространстве, он живет прошлым веком. Среди букета болячек – сахарный диабет. Дочь в ужасе: а если бы он съел много сладостей?

А отец радуется, что еще около 250 рублей осталось.

Когда наступает просветление и он отправляется на прогулку, иногда заходит в магазин, набирает полную корзину товара и на кассе, подав 50 рублей, сокрушается, что все стоит невероятно дорого. Хорошо, продавцы с пониманием относятся к старику. Но люди бывают разные, однажды на уличных мошенников наткнулся.

И вот опять случай. "Ну ведь явно видно, что человек не в себе, он как дитя. Как можно обобрать ребенка? – не понимает Лариса. – Принести тысячу и предлагать на эти деньги товар? Да дала ты пачку печенья, остановись!".

Дочь не выдержала, сгребла "подарки" и отнесла на почту. Специалист, с которым общалась Лариса, от растерянности даже не извинилась. "Это нормально – принести тысячу рублей и почти на все деньги "втюхать" товар? У человека диабет, хорошо, что съел только одну вафлю. А если бы больше, и случился криз? А меня рядом нет. Вы разве не понимаете, что работаете с людьми особенными? И когда отправляете почтальона на участок, должны серьезно его проинструктировать".

С "путинского подарка" почти 80 процентов возвратилось на предприятие. Конечно, после вмешательства дочери деньги вернули. "Но дело не в этом, – тяжело вздыхает Лариса. – Тут дело в совести каждого из нас: смогу обобрать до нитки или нет, остановлюсь ли?".

Татьяна

А как живут дети детей войны? По-разному. Мы разделились на бедных и богатых. Непонятно, в каком строе живем. Пусть поправят меня экономисты-социологи-историки, наверное, в развращенном капитализме. Выживает нахрапистый, амбициозный, беспринципный. Их пока еще меньшинство.

Большинство – это дети детей войны. Об этом история третья, которую рассказала мне жительница Зеи пару лет назад.

Татьяна, выйдя на пенсию, поняла, что сложно сводить концы с концами, но силы еще остались, можно подработать. Вариант – почтальоном. И дома не засидишься: вместо спортзала – разминка, и с людьми общение, и воздух свежий, и копеечка какая-никакая в кошельке появится. Перспективу накрыло густым туманом в первый же месяц работы.

Почтальон – это боец спецназа, совершающий марш-бросок с полной боевой выкладкой. Помимо газет и другой корреспонденции, он несет рюкзак с разным товаром, который должен предложить клиенту. Удобная услуга для потребителей – высокий сервис на дому. Маршрут почтальона пролегает по серьезной полосе препятствий: хорошо бы не встретиться с хулиганом в подъезде, суметь отбиться от собак, преодолеть все лужи и ухабы, вовремя и без потерь доставить почту, продать товар. А если еще день выдачи пенсий – тогда это другая песня, она посложней будет. Вот вам и общение, и свежий воздух, и лишняя копеечка. С работой почтальона Татьяне пришлось расстаться.

…В условия выживаемости сегодня поставлены и предприятия, и каждый отдельно взятый человек. Но ведь даже в концлагерях люди оставались людьми. Что с нами-то происходит? Во главу ставится самое гнусное искушение – служение деньгам и страстям. Мы стали жить в одном публичном "доме два". Остановиться (в большом и малом) все сложнее. Не по-русски это как-то, не по-человечески.

Инна Смирнова.